Она наливает мне стакан, ставит его передо мной. Лимонад светится ярким оранжевым цветом. Он такой холодный, что стакан запотевает. Она садится напротив меня и говорит:

– Рассказывай.

Я отрываю взгляд от капелек воды на стенках стакана и смотрю на нее. Я не знаю, что она имеет в виду.

– Когда я тогда предложила тебе это, – говорит мисс Бланкеншип, – у меня сложилось впечатление, что кажусь тебе назойливой. Как будто вмешиваюсь во что-то, что меня не касается.

Я мотаю головой.

– Нет-нет. Вовсе нет. Я просто подумала…

Я понятия не имею, что подумала.

– Что ты подумала? – переспрашивает она.

– Я думала, достаточно быть такой, какая ты есть.

Мисс Бланкеншип смотрит на меня с улыбкой.

– Мы всё равно не можем быть не такими, какие мы есть. Речь не о том, чтобы стать кем-то другим. Но смотри: если танцор не будет пытаться танцевать как можно лучше… если он не будет стремиться танцевать лучше, чем когда-либо… его танец никого не тронет. Понимаешь? Его стремление – вот то, что мы видим, когда следим за танцем. Его старание. В этом выражается то, что для него ценно. И именно это нас и трогает.

Я смотрю на нее невидящими глазами. Ее слова отзываются в моей голове, в которой в этот момент всё остановилось.

– Я думала, может, на Дне основания, – сбивчиво бормочу я, – раз уж мы всё равно не будем танцевать на платформе… может, я могла бы там выглядеть немножко посимпатичнее.

Последние слова я почти проглатываю. Мне кажется каким-то неприличным желать чего-то подобного.

Но мисс Бланкеншип лишь приветливо кивает и говорит:

– Да, отличная идея. Хорошее решение.

Она внимательно изучает меня. Мое лицо. Мою одежду, такую бесформенную и поношенную, что она больше похожа на мешок защитного цвета, а не на что-то, что имеет какое-то отношение к моде и красоте. Под ее пристальным взглядом мне это вдруг становится совершенно очевидно.

– Давай-ка мы прямо сейчас и приступим, – начинает она. – Потому что до субботы не так уж много времени.

– Я согласна, – говорю я. – Я понятия не имею, что меня ожидает, но я твердо решила не идти на попятную, что бы там ни было.

– Первым делом мы пойдем в парикмахерскую.

Мисс Бланкеншип берет узкий серебристый коммуникатор, который она носит на шее на цепочке и который выглядит как украшение.

– Лучше всего – прямо сейчас.

Всё происходит как-то слишком быстро.

– Но…

Она останавливается и смотрит на меня:

– Что такое?

Я нервно сглатываю.

– У меня ничего нет с собой. Денег нет. И планшет тоже дома остался.

Мисс Бланкеншип машет рукой.

– Не переживай. Поход к парикмахеру я тебе дарю.

Она нажимает на рубин внизу своего коммуникатора, называет имя самого известного парикмахера во всём Сихэвэне и спрашивает, можем ли мы прийти прямо сейчас.

Никаких проблем. Большинство семей сегодня празднует. А значит, все, кто хотел, услугами парикмахера уже воспользовались. Теперь полная запись будет только в пятницу перед большим праздником. Так что мы тут же отправляемся в город на бульвар Свободы, прямиком в «Парикмахерский салон Лоуренс Каплан», который из-за своих огромных витрин и изысканной обстановки выглядит так дорого, что я бы в жизни не решилась просто даже переступить его порог. Но тут я не просто переступаю порог – меня сразу же усаживают в мягкое кресло, а мисс Бланкеншип и стилист начинают обсуждать мои волосы.

Я не припомню, когда в последний раз была в парикмахерской. С тех пор как мы приехали в Сихэвэн, меня всегда стригла тетя Милдред. Она в общем-то это даже неплохо делает и, наверно, обидится, когда я заявлюсь домой с новой прической.

Но я не отступлю. Мне нужно пройти через это.

И вот они щупают мои волосы, приподнимают их, стягивают в хвост, рассуждают о ступенях и прядях, голографических эффектах и углах оттяжки. Зеркало, перед которым я сижу, одновременно является огромным экраном планшета. Парикмахер фотографирует меня, а потом на этой фотографии при помощи хитрых жестов меняет мою прическу. Всё, что она делает, выглядит ужасно, но, похоже, я единственная, кто это замечает, а я не намерена отступать.

– Ну что, – парикмахерша весело обращается ко мне, – попробуем выстричь из этих зарослей хорошенькую девушку?

Я вымученно киваю.

Мои волосы покрываются какой-то пеной с химическим запахом, и стрижка начинается: чик, чик, на пол падают пряди волос, темно-каштановые, тусклые волосы, тот же цвет, что был у моей мамы, почти такой же, как у моей тети. Как у моей мамы, которая была красавицей. Как у моей тети, которая могла бы быть красавицей, если бы ей не приходилось так много работать. И только я – мокрое существо с широким носом и рыбьими глазами, которое уныло смотрит на меня из зеркала. Чем дольше трудится парикмахерша, тем больше я опасаюсь, что всё это кончится полным провалом. Наконец я закрываю по просьбе парикмахерши глаза и полностью отдаюсь власти ее ножниц, расчесок, щеток и странно пахнущих средств. В какой-то момент мою голову оборачивают большим пушистым полотенцем и вытирают, а потом сушат феном, причесывают, и наконец стилист щебечет у меня над ухом:

– Всё готово! Погляди!

Я открываю глаза и вижу в зеркале кого-то незнакомого. Невольно я поворачиваю голову, чтобы отыскать ту красивую девушку, отражение которой вижу перед собой, но тут понимаю: да это же я! Я открываю рот от удивления. Это невероятно.

– Ну? – спрашивает мисс Бланкеншип. – Нравится?

– О! – только и могу сказать я. – Еще как! Я себя не узнаю.

Она улыбается.

– А ведь это ты. И это всегда была ты.

У меня слезы на глаза наворачиваются. Я готова броситься им всем на шею, но боюсь, что могу как-то повредить прическу.

Мисс Бланкеншип расплачивается. Я не решаюсь спросить, во сколько это обошлось. Она берет с собой еще тюбик геля: «Это тебе на утро субботы!» – и я механически киваю.

Потом мы идем в «Магазин красоты Рейчел», он буквально за углом, такой старомодный бутик времен основания, с вычурными деревянными колоннами и темными узкими полками. Я чувствую себя совершенно потерянной перед этим несметным количеством коробочек, тюбиков и баночек, но мисс Бланкеншип целенаправленно перемещается от полки к полке и покупает пудру, кремы, карандаши, кисточки… – целый пакет всякой всячины. Я с благодарностью принимаю пакет, когда мисс Бланкеншип протягивает мне его, потому что я не намерена отступать. Но я всё еще изумляюсь каждый раз, когда вижу себя в зеркалах, а зеркала здесь повсюду.

Мы возвращаемся домой к мисс Бланкеншип, и она ведет меня к себе в кабинет на второй этаж. Он просторный и пустой, на окнах висят занавески из плотного тюля, которые окутывают комнату мечтательным полусветом. На темно-коричневом деревянном полу поблескивает миллион тончайших царапин, свидетельствующих о том, как много здесь танцевали. Одна стена – это огромное зеркало. За раздвижной дверью – ванная комната, белоснежная, с циркулярным душем и столиком для макияжа возле раковины.